He had only recently been thinking about Umar’s first marriage in 1220 to Nodira, daughter of the governor of Andijan. Abdulla had carefully worked out all the details of the matchmaking, the wedding ceremony obligatory for any marriage in the East. So why had his thoughts switched from one marriage to the other? Why does it happen that you get carried away writing about something and suddenly a single word or sentence makes you deviate from your original idea?

Мана, боягина ҳам Умаршоҳнинг биринчи тўйи ҳақида ўйлаётган эди. Андижон ҳокими Раҳмонқулибек ҳижрий 1220-нчи сана, ўз исмат пардаси ортидаги қизи Моҳларойимни Амир Умархонга узатгани ҳақида ёзиб битирганларини, қуда-андачилик машмашасию, тўй-тугун дабдабасини хаёлидан кечирганди. Аммо негадир бу тўйдан хаёллари иккинчи тўйга кўчиб кетди. Недан бу? Недан ёзаётган чоғинг ҳам бир нарсаларни мўлжаллайсану, бир сўзми, бир жумла баҳона мутлақо айрича саҳнага ўтиб кетасан. Хаёл йўллари ажиб.

It was now New Year. Happy New Year to you, Abdulla! You said that if you could sit down for one winter, you would finish your novel. Clearly, you didn’t say inshallah at the time. But you had sensed the danger. Writers as well-known as you had already been arrested – Fitrat and Cho’lpon, G’ozi Yunus and Anqaboy – hadn’t they? Were you really likely to be left alone? When you tell a horse to ‘Chuh’, you have given it a bit more rope. He can go on writing for a bit, they would have thought, we’ll squash him when the time is ripe.

Янги йил ҳам кирибди. Янги йилингиз муборакбод, Абдулла! Бир қиш ўтирсам қиссамни ёзиб битираман, - деган эдингиз. Худо хоҳласа демаган экансиз-да ўшанда. Кўнглингизда бор эдию бу хатар, ахир Фитрату Чўлпон, Вадуд Маҳмуду Ғози Юнус, Анқабою Элбекни олиб кетган жойда сизни тинч қўйишармиди?! “Чўҳ”- деса кетадиган от экансиз, арқонингизни узунроқ ташлаб қўйишган экан-да, “Қани ёзиб турсинчи, роса қизиғида босамиз”, - дейишган эканми.

By whispering these words as if they were a prayer, Abdulla found that he could order his thoughts and see everything clearly. Hadn’t he just responded to Vinokurov’s roar with a burst of laughter? That was why he had recalled Hakim hiding behind a curtain. For a second, he felt as if he were Emir Umar’s nephew, except the curtain was now a stone wall and enclosed not a love scene but a death act. Wait, wait! This was no time to drop the reins. Watch out, don’t let a torrent of flighty thoughts sweep you away! If you ignored the superfluous florid style, the scene was described splendidly, especially the beginning and the end. Yet it seemed to have propelled Abdulla in an entirely different direction.

Абдулла бу сўзларни дуосимон пичирлар экан, хаёли ҳар томонга тўзиди. Қийшиқпешона Винокуровнинг наъраси ҳам унинг кулгисини қистатмаганмиди ҳозиргина. У ҳам ўзини бир зумга чимилдиқ кетида писиб ётган Ҳакимхон-тўрага менгзатди, рост, бу чимилдиқнинг деворлари тош, остида эса севги эмас ўлим ҳукмрон эди. Тўхта, тўхта! Жиловни қўлингдан чиқариш вақти эмас бу. Учқур хаёлинг обқочиб кетмасин сени. Жимжимадоргилиги демаса саҳна ажойиб ёзилган, айниқса бошию кети, лекин Абдулла ундан азбарои бошқа туртки олди ўхшайди.

G’ozi-xo’ja’s children grew fond of Qosim and lent a hand when he was working, or clung to his side and begged him to make them a clay toy. One of the girls – the youngest but one – insisted that she would be his wife when she grew up. Only Oyxon was reserved in her cousin’s presence, doing no more than what duty obliged of her: preparing tea, serving dinner, making up a spare bed on the floor.

Сайид Ғози-хожанинг болалари ҳам Сайид Қосимни хуш кўрар, бири унга лой отган, бошқаси хипчин олиб келиб, тойчоқ ясаб бер дея, хархаша қилган, учинчиси “Катта бўлсам, сизга тегаман” – деб ваъдалашган. Фақат Ойхон-пошша ўзини бу амакиваччаси билан сипо тутар, керагида чойига, керагида жойига қарарди.

Qosim fixed the loose cross-ties on the vine stakes and drove in new ones, before starting to rake over the dry reeds. He lifted the reeds carefully and saw that mercifully the frost hadn’t got at the vines: they could be tied to the stakes. The vine buds were already about to burst open: any day now the green shoots would break through.

Сайид Қосим-йигит аввалига ишкомининг бир-икки ямоғини янги ходалар билан ямади. Бир чой қайнар вақтдан сўнг токни очишга киришди, бардиларни аста бир чекага йиғди, қўндоқланган токни авайлаб очди, хар тугул совуқ урмабди, ва оҳиста таг-тагидан бошлаб, ток поясинию, новдаларини истак билан ишкомга тараб-тараб боғлай бошлади. Кўклам жони поя танасидан югура бошлаган, шўралар эгилиб-букилиб, ҳар томон гажак ташлай бошлаган эди.

‘Help!’ Oyxon cried as she rushed up to him and slapped his face, grabbing him by the collar and shaking him to see if there were any signs of life. A torrent of tears bathed Qosim’s face, but when her grieving lips touched his sweaty brow, a groan escaped the young man’s throat. 
Gripped by fear for what she had done, the girl cried out.
‘I saw it, I saw it, I saw the kiss,’ a small voice threatened her.

“Дод!” – деб Ойхон йигит олдига ташланди, бетларига уриб боқди, ёқасидан ушлаб силкитиб кўрди, қани жон асорати кўринса. Йигитнинг юзига дув-дув ёшлар оқди, жонсарак лабларини йигитнинг тер босган манглайига босган эди, йигит бирданига бир ингради.
- Вой худойим! – деб ҳитоб қилган Ойхон кетидан:
- Кўрдим, кўрдим, ўпишдийла! – деган овоз қизни чўчитди…

‘Father, forgive your unhappy daughter. It’s my fault, I’ve haven’t looked after you well. I’ve been too busy all the time, embroidering, or cooking, or laundering. I’ll give you more of my attentionnow. I can see I didn’tlearn much from my mother…’

- Отажон! – деди, - дўхтари заифангизни афу этинг, мен гуноҳкор – сизга яхши қаролмадим. Бир каштага алахсидим, бир қозонга. Энди зинҳор ундай қилмайман, онажонимдан ўрнак олсам бўлмасмиди...

At the end of spring it was decided that Oyxon and her young brothers would stay for a week with their uncle in Eski-Novqat. Qosim came in his cart to fetch them. At dawn, after morning prayers and their father’s blessing, they set off. The cart had three thick rugs spread over a bed of reeds and hay. They jolted along a road, and towards noon they reached a Kyrgyz village. Here they broke for refreshment and, getting back into the cart after a bowl of real, icy Kyrgyz kumys both Oyxon’s brothers fell into a deep, sated sleep. 

Ўша кўкламнинг охирида Ойхон пошша укалари билан Эски-Новқатга амакисининг уйларига бориб, бир ҳафта туриб келадиган бўлди. Буларни олиб кетиш учун Сайид Қосим-йигитнинг ўзи улови ила келди. Бомдоддан кейинги ғира-шира саҳарда Сайид Ғози-хожанинг дуосини олиб, булар йўлга чиқишди. Бардию похол устидан ёпилган уч қават кўрпача устида силкина-силкина, Асакаю Аравон қилиб, пешинларга қирғизларнинг Қора Кўчкан деган жойига кириб келишди. У ерда нонушта еб, қирғизларнинг тоза қимизидан симиришган эди, йўлнинг тоғ қисмини Ойхон-пошшанинг иккала укаси ҳам донг қотганича ухлаб кетишди.

‘That’s what I felt when I was at the top of the ladder, standing over the vineyard.’ Qosim said quite without thinking, and immediately bit his tongue, for he could sense, even without turning round, that Oyxon’s heavy silence was one of embarrassment.

- Буни мен анови куни ишком устида англаган эдим... – дедию соддадилликда Сайид Қосим-йигит ва бирданига тилини тишлаб қолди, чунки Ойхон-пошша хижолат тортганини ўгирилмасданоқ унинг оғир “уҳ”идан пайқади.

Stimpson is on sabbatical from the Hockaday School while serving as an Einstein Fellow selected by the US Department of Energy Office of Science.

Стимпсон Ҳокадей мактабидан ижодий таътил олиб, АҚШ Энергетика вазирлигининг Фан бошқармаси таъсис этган Эйнштейн стипендияси ғолиби сифатида фаолият юритмоқда.

It is this deep visceral fat that is harmful.

Айнан шу чуқур жойлашган ички ёғ организм учун зарарли ҳисобланади.