He had only recently been thinking about Umar’s first marriage in 1220 to Nodira, daughter of the governor of Andijan. Abdulla had carefully worked out all the details of the matchmaking, the wedding ceremony obligatory for any marriage in the East. So why had his thoughts switched from one marriage to the other? Why does it happen that you get carried away writing about something and suddenly a single word or sentence makes you deviate from your original idea?

Мана, боягина ҳам Умаршоҳнинг биринчи тўйи ҳақида ўйлаётган эди. Андижон ҳокими Раҳмонқулибек ҳижрий 1220-нчи сана, ўз исмат пардаси ортидаги қизи Моҳларойимни Амир Умархонга узатгани ҳақида ёзиб битирганларини, қуда-андачилик машмашасию, тўй-тугун дабдабасини хаёлидан кечирганди. Аммо негадир бу тўйдан хаёллари иккинчи тўйга кўчиб кетди. Недан бу? Недан ёзаётган чоғинг ҳам бир нарсаларни мўлжаллайсану, бир сўзми, бир жумла баҳона мутлақо айрича саҳнага ўтиб кетасан. Хаёл йўллари ажиб.

It was now New Year. Happy New Year to you, Abdulla! You said that if you could sit down for one winter, you would finish your novel. Clearly, you didn’t say inshallah at the time. But you had sensed the danger. Writers as well-known as you had already been arrested – Fitrat and Cho’lpon, G’ozi Yunus and Anqaboy – hadn’t they? Were you really likely to be left alone? When you tell a horse to ‘Chuh’, you have given it a bit more rope. He can go on writing for a bit, they would have thought, we’ll squash him when the time is ripe.

Янги йил ҳам кирибди. Янги йилингиз муборакбод, Абдулла! Бир қиш ўтирсам қиссамни ёзиб битираман, - деган эдингиз. Худо хоҳласа демаган экансиз-да ўшанда. Кўнглингизда бор эдию бу хатар, ахир Фитрату Чўлпон, Вадуд Маҳмуду Ғози Юнус, Анқабою Элбекни олиб кетган жойда сизни тинч қўйишармиди?! “Чўҳ”- деса кетадиган от экансиз, арқонингизни узунроқ ташлаб қўйишган экан-да, “Қани ёзиб турсинчи, роса қизиғида босамиз”, - дейишган эканми.

By whispering these words as if they were a prayer, Abdulla found that he could order his thoughts and see everything clearly. Hadn’t he just responded to Vinokurov’s roar with a burst of laughter? That was why he had recalled Hakim hiding behind a curtain. For a second, he felt as if he were Emir Umar’s nephew, except the curtain was now a stone wall and enclosed not a love scene but a death act. Wait, wait! This was no time to drop the reins. Watch out, don’t let a torrent of flighty thoughts sweep you away! If you ignored the superfluous florid style, the scene was described splendidly, especially the beginning and the end. Yet it seemed to have propelled Abdulla in an entirely different direction.

Абдулла бу сўзларни дуосимон пичирлар экан, хаёли ҳар томонга тўзиди. Қийшиқпешона Винокуровнинг наъраси ҳам унинг кулгисини қистатмаганмиди ҳозиргина. У ҳам ўзини бир зумга чимилдиқ кетида писиб ётган Ҳакимхон-тўрага менгзатди, рост, бу чимилдиқнинг деворлари тош, остида эса севги эмас ўлим ҳукмрон эди. Тўхта, тўхта! Жиловни қўлингдан чиқариш вақти эмас бу. Учқур хаёлинг обқочиб кетмасин сени. Жимжимадоргилиги демаса саҳна ажойиб ёзилган, айниқса бошию кети, лекин Абдулла ундан азбарои бошқа туртки олди ўхшайди.

Oyxon didn’t understand all this beating around the bush. At first she thought her father was rebuking her; she wept: 

Бўроз Ойхон-пошша аввалига оталари уни синаяптимикан деган хаёлга борди. Бироз йиғлаб ҳам олди:

‘That’s what I felt when I was at the top of the ladder, standing over the vineyard.’ Qosim said quite without thinking, and immediately bit his tongue, for he could sense, even without turning round, that Oyxon’s heavy silence was one of embarrassment.

- Буни мен анови куни ишком устида англаган эдим... – дедию соддадилликда Сайид Қосим-йигит ва бирданига тилини тишлаб қолди, чунки Ойхон-пошша хижолат тортганини ўгирилмасданоқ унинг оғир “уҳ”идан пайқади.