The sufferings Qantak endured gave her a swollen goitre the following winter, and she developed a cough which she could not shake. G’ozi-xo’ja managed to get some deergrass to make an extract, which he gave her to drink. But nothing was of any use: by spring Qantak had departed this treacherous world, leaving behind five motherless children. There was a great deal of mourning and lamenting. The eldest daughter became her father’s sole support, a substitute mother to her siblings. Oyxon had been embroidering ten skull-caps a week; now she had to embroider twenty. Her doe-like eyes became as sharp as a blade and she herself as quick and nimble as a panther. She bathed, fed, nursed and taught the children, attending, also, to her prematurely aged father: her voice became as sweet as honey served in porcelain.

Ютган аламлариданми, иккинчи қишга бориб, Қантак-пошшанинг аввалига буқоғи шишиб кетди. Кейин битмас йўтал ёпишди. Сайид Ғози-хожа аллақаердан кийик ўти тилаб келди, уни қайнатиб ичиришди, ёрдам бергани йўқ, кўкламга етар-етмас беш болани тирик етим қолдириб, Қантак-пошша бу вафосиз дунёдан кечди. Зор-зор йиғлаб қолишди булар. Энди Ойхон-пошша отасига ягона суянчиқ, ука-сингилларига она ўрнида қолди. Илгари ҳафтасига ўн дўппи тиккан бўлса, энди йигирматадан тикди, ўшанданми шаҳло кўзлари икки ўткир ханжардек чархланди, укаларини ювди, таради, ўқишию ошига қаради, ҳаракатлари сиртлоннинг урғочисидек енгилу эпчил бўлди, бирданига мункайиб қолган отасининг синиқ кўнглини асраб-авайлаб чегалади - овозлари чиннидаги қиёмдек ширалади...

Her cousin Qosim was the first to notice the changes in her. He would come to Shahrixon to help his uncle’s family tend the vegetable plot. This time, with his uncle’s blessing, he put off going home, instead finding more jobs to do around the house: repairing shoes, patching up the mud-brick wall, setting up the bread-baking oven – there was no lack of things to do – any excuse to stay on.

Буни биринчи бўлиб ҳар кўклам Эски-Новқатдан Шаҳрихонга келиб, боғчаларни чопишдаю, экин экишда ёрдам бериб юрадиган амакиваччаси Сайид Қосим-хожа йигитча сеза бошлади. Энди у аввалгилардек ишини битирса, Сайид Ғози-хожа ҳазратларининг дуосини олиб йўлига ошиқмас, балки турли баҳона топиб, бир буларнинг барини ковушларини ямар, бир тандиру ўчоғ атрофидаги сувоқни янгилар, бир деворингиз нураб қолибди, - дея, пахса қаларди.

At the beginning of spring, when everything else had been taken care of, Qosim stayed on to remove the winter covering from the vines and tie them to their stakes. He was so carried away by his task that he failed to accompany the elderly G’ozi-xo’ja, as he had intended, on his way to pay respects at the graves of the holy men in Eski-Novqat. At the time, Oyxon’s two younger sisters were staying with a neighbour to study more advanced reading and writing. The older boy was with his father; only the youngest, Nozim, was still at home. And, early in the morning, Nozim was still asleep.

Ўша эрта кўклам ҳам бошқа ишларини битириб бўлгач, Сайид Қосим буларнинг икки тупгина токини очиб бериш важҳида яна Эски-Новқатига қайтишга кеч қолди. Ҳолбуки Сайид Ғози-хожа ўша куни Янги-Новқат томон Саҳобани зиёрат қилгани ўзининг 14 яшар ўғли Сайид Олим билан йўлга чиққан эди. Ойхон-пошшанинг икки синглиси маҳалладаги Отинча-бувиникига дарс олгани чиқиб кетишган, ёлғиз кенжатой Сайид Нозимхон уйда ҳали ҳам уйқусидан турмаган эди.

Oyxon tensed her slim figure and gripped the ladder with all her strength. Imagining himself a tightrope walker, Qosim flew effortlessly up to the top. The spring breeze tickled his cheeks and hair; he felt he was flying not just over the vineyard, but the expanse of the whole world.

Ингичка Ойхон қаддини ростлаб, бор жаҳди билан нарвонга ёпишди. Сайид Қосим эса бирданига ўзини дорбоз янглиғ ҳис этиб, шоти тепасига учиб чиқди. Кўклам шабадаси унинг юзу-сочларини қитиқлар, у эса ўзини ишком тепасида тугул, бутун олам узра учаётгандек сезарди.

At some point in the night, Abdulla raised himself up, dragged himself to a corner and slumped onto a black shape there. His body ached, but for some reason he felt at ease. How could that be?

Қоронғу туннинг билмам қай бир қисмида Абдулла лўқ-лўқ қақшаган баданини кўтариб, бурчакда қорайган ёстиққа ташлади; бадани оғриққа тўла эса-да, негадир юраги енгил тортди. Қайси муждадан экан буниси?

Oyxon didn’t understand all this beating around the bush. At first she thought her father was rebuking her; she wept: 

Бўроз Ойхон-пошша аввалига оталари уни синаяптимикан деган хаёлга борди. Бироз йиғлаб ҳам олди:

‘That’s what I felt when I was at the top of the ladder, standing over the vineyard.’ Qosim said quite without thinking, and immediately bit his tongue, for he could sense, even without turning round, that Oyxon’s heavy silence was one of embarrassment.

- Буни мен анови куни ишком устида англаган эдим... – дедию соддадилликда Сайид Қосим-йигит ва бирданига тилини тишлаб қолди, чунки Ойхон-пошша хижолат тортганини ўгирилмасданоқ унинг оғир “уҳ”идан пайқади.

1. O you who believe! Do not place your opinions above that of God and His Messenger, and fear God. God is Hearing and Knowing.

1Эй иймон келтирганлар ! Аллоҳдан ва Унинг Расулдан олдин шошилманглар. Ва Аллоҳга тақво қилинглар. Албатта Аллоҳ эшитувчи ва билувчи зотдир.